Monuments and War Memories: Interview with Galina Nikolaevna

“Because of the gasoline, everything was a terrible Hell.” – Galina Nikolaevna, resident of Comrat, Gagauzia and born in Sevastopol, talks about remembrance, World War Two, the deaths of her family’s men, and monuments to soldiers who have passed. 

Scroll all the way to the bottom for the original Russian transcript. Чтобый читать оригинальную запись, просматривайте внизу.

Galina had joined my host mother Anna Nikolaevna and me for breakfast the morning after Comrat’s Big Easter night service. I had seen her come to the house before, but we never talked – only greeted each other. I just knew she had an old dog, and she would come to my host mother for scraps for the beast. Galina was living on a pittance of a pension.

So as we visited, trying to get around stilted small talk, I asked about her history. She began telling me of her family and their experience with war. When I mentioned I would be going to visit Odessa soon, she relaunched her tale. She shared details of the Odessan Partisans, and her family members who joined them, those who hid out in the Odessa catacombs and resisted the Germans.

Eventually, Galina Nikolaevna invited me to go with her to visit her husband’s grave after Little Easter (the Moldovan celebration of ancestors and other loved ones who have passed). Anna Nikolaevna encouraged me to go, to help tell her story. I was grateful for the offer and agreed to attend.

I met with Galina Nikolaevna the morning of April 17^th to visit the cemetery.

Before I left home, my host mother handed me a bouquet of garden tulips to place on the grave of Galina Nikolaevna’s husband.

When we approached each other in the street, she handed me паманы (pamaniy, small gifts of sweets and other foods usually handed out for Little Easter). Galina Nikolaevna began to explain that as tradition would have it, she should have handed me the small gift the day before, on “true” Little Easter. But since she would go to visit her husband today, rather than yesterday…

When she mentioned her husband, she stiffened, swallowing a sob. I reached my arm around her, hoping to offer comfort. Merely mentioning her deceased partner was enough for her grief to surface.

After she had calmed and I gifted my own паманы, Galina Nikolaevna explained that her husband will have been gone for ten years this June. She caught herself, again, in tears; as we walked, she sighed the truism: “They say that time heals.” Then she qualified. “It’s not true.”

Galina Nikolaevna still suffers her husband’s loss. He was a kind man, a gentle man, the best man. They both still reside on the same street – he is buried on the road that leads to the home they built themselves.

When we arrived at the cemetery, Galina Nikolaevna led me to her husband’s grave. She visits almost every day, but she is not just visiting her husband.

When he died almost ten years ago, Galina Nikolaevna noticed two unmarked graves. She could tell they were soldiers: stars crested the markers, a sign of their rank. She decided to care for them, knowing how important these memories are for her people. Galina Nikolaevna considers all of us one people.

As we sat and spoke next to her husband’s grave, she told me of the Great Wars, of her Ukrainian family, and of sacrifice. We found ourselves together in tears. As she spoke, before she clarified it, I heard the sentiment behind her words: this history has significance for us, for others, for all.

Galina Nikolaevna’s Story:

Haley: Galina Nikolaevna – tell me, please, what is “remembrance”?

Galina Nikolaevna: “Remembrance” is what compels us to be more pure, better; to relate to acquaintances, to family, and to unfamiliar people with great respect. At any moment in life, when you need to help any person, you must aspire to be just like our ancestors, those who departed in war, protecting our homeland. They were killed, and they left it to us to live honestly, conscientiously, and honorably.

So then. Our family had… so as one example, I will take one family from them all. In our family, there were seven men from seventeen years old to sixty-nine years old, and all of them were killed. They went to protect the women and children who stayed behind. Until 1945, the women and children were left without people to help them, without the beloved members of their families.

My father was an officer of the Black Sea Fleet, and died in Sevastopol in 1942. He was only twenty-four years old when the Germans came with a tank armada to Sevastopol, in order to seize it. The commander of the sea infantry said: “Get out of formation, one hundred volunteers, Communists. Because you will go to save Sevastopol, in front of which lies the Mekenzievy Mountains. You will be left there to prevent the German tanks from entering Sevastopol. But for at least three days, and in the meantime, they will take away equipment in the evacuation of people from that place – women, children. It is most likely that you won’t return from that place.”

One hundred people left. A boy was amongst them. He really was just seventeen years old. He said they wouldn’t take seventeen-year-olds, but he told them that he was nineteen. He was such a well-kempt, handsome young man.

And they took him there. When he ended up in formation, the commander said to him, “Where are you going? You’re young, you can still live. The people here are already seasoned, they are Communists.”

He said, “I want to protect our women and children. Our families. Consider me a Communist.”

Yet he wasn’t a Communist, even by age.

Out of those one hundred people, no one returned. Truly. Because they were there with only a bottle of flammable compounds, against the tanks. They had nothing. In fact, the Germans caught the Soviet Union unawares. They had promised that they wouldn’t attack. But at four o’clock in the morning, in that forty-first year, they treacherously breached the border and entered the Soviet Union.

That was my uncle. Seventeen years old. That was him. Dead in 1941. Sevastopol put up a fight, two hundred and some days. They held out! From the city, that beautiful city on the shore of the Black Sea, not one home remained. Just heaps of stones. They destroyed everything completely. They led to this terrible beginning.

At that time, when they protected Sevastopol, the ships left from Sevastopol to the edge of Novorossiysk. This is between Baku and Sevastopol. Baku is today’s Azerbaijan. The nation.

The Germans broke into Baku. They had to cross the sea to get to Baku. This is where Odessa blockaded them, and Sevastopol blockaded them. And then there was a command, that is, they gathered all of the ships and they went to Novorossiysk. They sank them there so they wouldn’t fall into the hands of the Fascists. The ships. So there it was. And the ship’s sailors and officers took the machine guns and went to protect Novorossiysk. By then this place was already known as “Small Land.” That is, that little piece of land that the sailors came to protect, those who became the sea battalion. They practically were an army. Very few remained there, well, they could literally be counted on one hand, basically all of them died there. The earth burned, all of that Small Land burned. Even the water burned. Because of the benzene, everything was a terrible Hell. A real Hell on earth.

My father died that year. My father, who was twenty-four years old, who was an officer of the Black Sea Fleet. This is the very best time for a man to live! How much they can do then! But so that was how it was decided. Strangers, those people who came, who were set on, well, they were set on it.

Now, about Odessa – the Germans came to Odessa. A part remained there, these… they began to mock the peaceful population, since there were no longer any soldiers there. Only those soldiers who, wounded, had returned. The Germans mocked everyone there, and shot them, and tortured them, and… there were mainly elderly people, and children, and women. The ones who remained. And then these elders, and invalids, and the wounded went down into the catacombs. Into the Odessa catacombs.

It was these passages, in the mountains, that were confusing; the paths led to different sides, and these people resisted the Germans for a very long time.

They were almost starving because it was so difficult to find food. As soon as they went outside to get potable water, the Fascists shot them. It was terrible.

So. Well, and this still was not everything. It was terrible. They left at night, and they set the German commandant’s headquarters on fire. They secured explosives there. That is, they tried to take revenge on them for the innocent people who had been killed, who they had so tortured.

They rounded up the Jews in one place. And this is how they shot them, they threw a little soil on the bodies, or sent them to the concentration camp. They gassed them. No one was left. And so these Partisans tried, if only to avenge them with something. They surely… the didn’t shoot, they didn’t hinder those Germans. And it wasn’t enough, the Germans shot everyone.

My uncle was amongst those who were in the catacombs, he hadn’t been drafted into the army because of his age. He was sixty-nine years old. And he was amongst all of those Odessans who went there, and he went there. He never returned. It was the third… it was in the forty-second year. They’re still down there somewhere. There aren’t even tombs for the soldiers they know are down there. They… they are very well looked after, even the children, the adults.

Today, in peaceful times, they attend to these graves. That is remembrance. That kind. What it is – they are not their relatives. It wasn’t their children who died. It wasn’t their fathers. But they know that these people saved them. Every person who ended up in the grave would be unknown if he were alive at this time. And had he lived a normal life. Calmly, peacefully.

Even those soldiers, who were killed in the prime of their lives. Besides these, two of my uncles died. One was thirty-two years old, the second was twenty-eight.

In general, this is considered the most… the most wonderful, the most glorious age for men. But there were people who didn’t figure that they needed to live. And they killed them, too. One died in Poland, the other in Austria. These two uncles. And one pair – the brother of my father, and the brother of my mother – died returning from the front, wounded, seriously ill. In 1946… the war ended in ’45, and they were killed in 1946. They died. Consider this… it’s all the same. Still, this is what we had to bear, how we suffered.

And so our large family remained at such loose ends, without the help of our men. This is why we are left with remembrance. It supports us in all of our unhappy times, through these obstacles, so that we withstand it all. They support us, all those who have left this life. But they know that they lived their lives honorably.

So when my husband died… Vladislav Alekseyevich… he died at sixty-five. An officer of the Pacific Fleet, close to America. The ocean is the same for us. It’s mutual.

There. When he died – very soon, in June, it will be ten years since he has been in this place, his resting place is here. I saw that there are two obelisks next to his place. With stars. This is how they have always laid to rest the officers and privates who were killed or died in the Great Patriotic War. From wounds.

And then I decided… I was sure, completely sure, that… if they had found the graves of all of our officers, they would have cared for them as their own. But it’s far for me to make it there, I don’t know where they are, and of course they’re buried in unmarked graves.

Therefore I decided… right there, these two obelisks… and they were untended, it was apparent they no longer had any relatives to take care of them.

I took this on myself, and all of these ten years, I have cared for these soldiers, who don’t even have placards – who is he, and what is his birthday; when he was killed, or died. And my soul feels lighter.

*Long Silence*

It’s as though I am caring for the graves of my relatives. So – this is my life.

From them, I learned how to be steady, strong, and to never give up no matter how many troublesome events, how many difficulties. I always said, “It’s worse for them. It’s worse for them.” I’m alive, I see, I rejoice in my life. I must withstand everything.

*Long Silence*

I want to address everyone, all who I can address. People – be kinder, be… take care of the earth. It is such a fragile place, so fragile. It’s so vulnerable. It’s the only world where there is life. It belongs to us all. Take care of her. And be better, like Jesus Christ directed in his commandments.

Amongst all people, we must live humanely. Treat everyone like you would treat those closest to you. Try to communicate with them like you would want other people to address you. If all people were like this, there wouldn’t be any war, wouldn’t be any hardships, wouldn’t be brutality. This world would be peaceful, there would be joy.

I am addressing you – to you, Americans, thank you for helping our people in the fight with the Fascists during the Great Patriotic War. We remember this, and we won’t forget this.

Because everything that could have been done to you, this… the English, the Americans, the French helped. Because war is sorrow for all of us. There is no alien misfortune. It is misfortune for everyone.

That’s it.

 

Original Transcription – Галина Николаевна

Хейли: Галина Николаевна – скажите мне, пожалуйста, что это такое – память?

Галина Николаевна: Память – это то, что заставляет нас быть чище, лучше, относиться к людям знакомым, родным, и незнакомым людям с большим уважением. С любим моментом жизни, когда нужно помочь любому человеку, надо стремиться так же, как эти, наши предки, ушедшие на войны, защищавшие свою родину. Погибали. И они завещали нам жить честно, добросовестно, порядочно.

Вот. У нашей семьей – вот к примеру, возму одну семью всего. В нашей семьей, семь мужчин было. С семьнадцати лет до шестидесяти девяти лет. И все они погибли. Они пошли защищать, оставшиеся женщин и детей.  И к сорок пятому году, женщины и дети остались без помощников, без любимых своих членов семьи.

Мой отец – офицер черноморского флота. В Севастополе погиб в сорок втором году. Ему было всего двадцать четыре года когда немцы шли, танковой армадой на Севастополь, чтобы захватить его. Командир морской пехоты сказал: «Выйдите из строя, сто добровольцев, коммунистов. Потому, что вы пойдёте защищать Севастополь, перед которым находились Мекензиевы горы. Вы будете оставлены там, чтобы не дать немецким танкам зайти в Севастополь. Но хотя бы трое суток, пока увезут оборудывание в евакуацию людей оттуда – женщин, детей. Скорее всего, что вы не вернётесь оттуда.»

Сто человек вышли. Между ними – Парнишка. Ему на самом деле было семьнадцать лет всего. Но он сказал, семьнадцати лет их не забрали. Но он сказал, что ему девятьнадцать. Он такой был пречистый, красивый парень.

И его взяли туда. И когда он стал строй, ему сказал командыр, «Куда ты? Ты молодой, ты ещё можешь жить. Здесь уже бывалые люди, коммунисты.» Он сказал, «Я хочу защитить своих женщин и детей. Нашей семьи. Считайте меня коммунистом.»

Хотя он коммунистом не был, даже по возрасту.

И они у эти сто человек не вернулись. Действительно. Потому, что они были только с бутылкой зажигательной смеси, на танки. У них ничего не было. Ведь, немцы застали Советский Союз врасплох. У них был тогда акт о ненападении. Они обещали, что они на Советский  Союз нападать не будут. Но они вероломно, в четыре часа утра, сорок первого года, нарушили границы, и пошли на Советский Союз.

Это был мой дядя. Семьнадцатилетний. Вот он. В сорок первом году, погиб. Севастополь сражался. Двести с лишним дней. Отстаивал! От города, красивого города на черноморском побережие, не осталась ни одного дома. Только груды камней. Всё разрушали они полностью. Привели вот в такой страшное введение.

В это время, когда эти защищали Севастополь, из Севастополя корабли ушли в сторону Новороссийска. Это – между Баку и Севастопольем. Баку – это теперешний Азербайджан. Государство.

Немцы рвались в Баку. Им надо было по морю дойти до Баку. Здесь мешала им Одесса, и мешал Севастополь. И тогда была командование, значит, собрали все корабли и ушли они к Новороссиску. И там их потопили, чтобы не достались фашистами. Корабли. Вот. И моряки этих кораблей, и офицеры взяли автоматы, и пошли защищать Новороссиск. Так, потом уже называлась малая земля. То есть, тот клочёк земли, который защищали пришедшие моряки, которые стали морской пехотой. Фактически, просто. Их там очень мало остались, ну буквально считаное количество, в основном все погибли там. Горела земля, это малая земля вся горела. И горела даже вода. Рядом. Потому, что от бензина всего страшный ад был. Настояшый ад на земле.

И в этом году, погиб и мой отец. Которым было двадцать четыре года, который был офицером черноморского флота. Самое время для мужчин – жить! Сколько они могли бы сделать. Но, так распорядились.Чужие, пришедшие люди, которые были настроены только на, вот на такой вот.

Теперь про Одессу – пришли немцы в Одессу. И часть осталась там, этом… они стали издеваться над мирным населением, потому, что военных там не было уже. Только те, что вернулись с ранением. И над всеми там издевались, и расстреливали, и пытали, и… в основном были старики, и дети, и женщины. Те, что оставались. И тогда эти старики, и эти инвалиды, и эти раненые пошли в катакомбы. В Одесские катакомбы.

Это такие были проходы, в горах, запутанные в разные стороны выходящие, и эти люди очень долго противостояли немцем. Почти голодные, потому, что очень сложно было найти еду. Как только пытались выйти наружу набрать питьевой воды, их растреливали фашисты. Очень сложно было.

Вот. Ну и, это ещё не всё было. Сложно было. Они выходили ночью, и комендантуру поджигали неметскую. Доставали какие там взрывчатые вещества. То есть, старались отомстить им за невинно-погибших людей, над которыми они так издевалийся.

Евреев, они сгоняли в одно место. И так расстреливали, слегка присыпали, или в концентрационный лягерь. Травили газом. Не оставляли никого. И вот эти партизаны старались хоть чем-то отомстить. Они ведь… они не стреляли, они не мешали этим немцам. И этого было мало, они расстреливали все.

Среди этих, которые были в катакомбах, был мой дедушка, которого в армию уже не брали, по возрасту. Эму было шестьдесять девять лет. И он был средих всех Одесситов, которие пошли туда, и он пошёл туда. Он не оттуда не вернулся. Это был третий… это было в сорок втором году. Они где-то там находятся. Могилы даже не известных солдат, которые находятся там. Они… за ними очень хорошо ухаживают, даже дети, взрослые.

В настояшое время, мирное время, ухаживают этими могилами. Вот это память. Такая. Что это, не их родные. Не их дети погибли. Не их отцы. Но они знают, что они защищали их. И неизвестно был бы, каждый кто подходил к могиле, был бы он живой в это время. Жил ли бы он. И жил бы нормально. Спокойно, мирно.

Если бы не эти солдати, которые погибли в самом расцвете сил. Кроме этого, погибли два дяди у меня. Одному было тридцать два года, втором двадцать восемь лет.

В общем, считайте, что самый такой… самый прекрасный, самый чудесный возраст для мужчины. Но, нашлись такие люди, которые не посчитали, что им нужно жить. И они тоже погибли. Один в Польше погиб, а второй в Австрии. Эти вот, два дяди. И двое – брат моего отца, и брат мамы – погибли, вернувшись с фронта, израненные, тяжелобольные. И в сорок шестом году… сорок пятом закончилась война, в сорок шестом году они погибли. Умерли. Считай, это – всё тоже самое. Эщё как намучились, как на переживались.

Так, что наша семья большая осталась вот такая неприкаянная, без помощи мужской. И поэтому, эта память осталась. И она всех нас держит, во всех наших неприятностях, каких-то преградах, чтобы мы выдержали это всё. Держят нас, вот они ушли из жизни. Но они знают, что они прожили честно свою жизнь.

И поэтому, я, когда умер мой муж, Владислав Алексеевич… он умер в шестьдесят пять лет. Офицер Тихоокеанского флота, возле Америки. Океан одинаковый у нас. Общий.

Вот. Когда он умер, вот сейчас в Июне будет десять лет, как он находится в этом месте, последний приют его здесь. Вот я увидела, что рядом – два обелиска. Со звёздачками. Так хоронили всё время погибших офицеров и рядовых, которые были в Великой Отечественной Войне погибли или умерли. От ран.

И тогда, я решила – я очень уверена, польностью уверена, что… если нашлись в могилы наших всех офицеров, за ними ухаживать, как за своими. Но мне туда добраться далеко, я не знаю где они, поэтому они, конечно, в могиле неизвестных воинов.

Поэтому, я решила – рядом, два обелиска этих – и были запушенные, видно было, что уже нет не родственников, никого, что кто бы ухаживал за ними. Я взяла на себя это, и все десять лет, я ухаживаю за этими солдатами, у которых даже уже нет таблички – кто он, и с какого года рождения, когда в войне погиб, умер. И мне легче на душе становится.

*Длинная тишина*

Как будто я ухаживаю за могилами своих родсвенников. Вот – такая моя жизнь.

Я у них научилась быть крепкой, силной, не сдаюсь никогда сколько было неприятности, сколько было трудности. Я всегда говорила, «Им хуже. Им хуже». Я живу, я вижу, я радуюсь всему жизни. Я должна всё выдержить.

*Длинная тишина*

Я хочу обратиться ко всем, кому могу обратиться. Люди – будьте добрее, будьте… берегите землю. Она такая хрупкая большая, она хрупкая. Она очень ранимая. Единственная земля, на которой есть жизнь. Она у нас общая. Берегите её. И будьте добрее, как завещал Иисус Христос в своих заповедях.

Что нужно среди людей жить по-человеческий. Относиться ко всем, как своим близким. Стараться к ним обшаться так, как ты хочешь что к тебе обратились люди. И если такие будут все люди, то не будет ни войн, не будет ни неприятности, не будет грубости. Будет мирно на земле, радость будет.

Я обращаюсь – и к вам, Американцы, спасибо вам, за то, что во время Великой Отечественой Войне, помогли наши родине в борьбе с фашистами. Мы помним это, мы и не забываем это. Потому, что всё, что можно бы вас делать, это… помогли сделать Англичане, Американцы, Французы. Потому, что война – это для всех горе. Не бывает чужой беды. Бывает беда человеческая.

Всё.

Хейли: Спасибо. Ещё один вопрос – я думаю, что вы уже сказали мне, но откуда ваша семья?

Галина Николаевна: Значит… в Крыму. Все были. В Крыму, да. Потому, что отец мой… Значит… отец был офицером, да, Черноморского флота. Все в Севастополе был… Я родилась в Севастополе сама. Хотя, так и больше не увидела. В Севастополе не видела. Вот. И дедушка в Одессе жил – бабушка, дедушка, дяди. Все из Одессы были.

Так, что… вот… вот так вот. Одесса – это Украйна сейчас. И рядом… обидно, конечно, очень обидно, что на Украйне сейчас, вот, такие вот… идут неприятности. Потому, что сражались во время Великой Отечественой Войны, все национальности, все. И Азербайджанцы и Гагаузы и Молдованы и Украйнцы, и Русские, и никто никогда не враждовал. У всех была одна… мысли. Победить фашизм, чтобы он не расползался по все стране. По все земле.

И очень обидно, что у них сейчас так. Очень против Русских, они против всех. Так что, вот… вот так вот.